koriolans

23 года назад я был в деревне Ялыгино.
Все наши родственники со стороны мамы оттуда. Там родились мои бабушки, там до сих пор живет мамина двоюродная сестра Валя со своей престарелой матерью, тетей Инной. Сейчас деревенька практически пуста. И когда не станет тети Инны, Валя скорее всего уедет оттуда. Хотя... как знать?..
В тот день, 19 августа 1991 года, мы собирались в лес за клюквой. Новости застигли нас за завтраком.
В свои 14 лет я почему-то мало что понял, но ощутил очень многое - по реакции взрослых.
Они начали почему-то друг друга утешать и уговаривать, что "ничего страшного", "все устаканится", "а может, так еще и лучше будет", "только бы не было войны", "скажете тоже, с кем нам воевать-то?" и т.д., и т.п.
Сходили за клюквой, вернулись, насладились Петром Ильичом и черно-белым балетным искусством. Посмотрели новости.
- А на руки-то его поглядите, на руки! - вдруг сказала мама.
- Первый раз на телевизере выступает, наверное, - догадалась тетя Инна.
Слова дикторов привычно что-то сообщали - буднично и спокойно, а трясущиеся руки человека в кадре говорили, что все совсем не так, как должно быть.

Через два дня мы с мамой возвращались домой, в Питер.
На старицком вокзале - толпа перед окошечком кассы. Билеты "выбрасывают" раз в час. У нас уже есть два места в "общем вагоне", но мы все равно стоим в очереди, чтобы попасть хотя бы в плацкарт. Стоим долго и почти безнадежно. Стоим весь день - поезд подадут только ближе к полуночи.
Толпа обменивается новостями, но все осторожничают, говорят намеками - кто его знает, в какую сторону все развернется. У одного из "очередников" есть транзисторный приемник, мы слушаем "последние известия" - ничего нового, все те же сухие дикторские голоса говорят что-то привычно блеклое и необязательное.
Не помню, каким чудом, но мы с мамой "урываем" билеты в купейный вагон. Платформа в Старице низкая, поэтому нас подсаживают какие-то люди - быстрее, быстрее! - стоянка всего три минуты...
Когда я просыпаюсь утром, мы уже переезжаем Обводный канал. Вагон гудит: "Горбачев в Москве, хануриков всех прогнали!"
На вокзале нас встречает папа - но не на машине, как мы надеялись. В один из этих трех дней он чудом выжил в дорожной аварии... Но все-таки выжил! А машина? Через несколько недель он заберет ее из ремонта.
И жизнь покатится своим чередом. И все будет по-старому. Но ничего уже не будет прежним...
Ну, так нам тогда казалось...

- А вот книжки я тебе не дам читать, - как всегда безапелляционно сказала Лидия Ивановна. - Даже и не проси!
- Почему? - обиделся я.

У Лидии Ивановны была очень "сладкая" библиотека. Самым сладким для меня на тот момент был Джек Лондон. В огромном собрании сочинений притаились "Сердца трех", которых почему-то не было ни в одной из доступных мне на тот момент библиотек. А у Лидии Ивановны они были!
Но Лидия Ивановна вдруг оказалась совершенно непреклонной:

- Нет, нет и нет! Ты мне их все испортишь, как я потом их читать буду?
- Как же я их испорчу? Я очень аккуратно книги читаю...
- Ну как-как?.. Карандашом все исчирикаешь! Ты же небось без карандаша и читать не умеешь!

От изумления я и сказать-то ничего толком не смог и промямлил невпопад:

- За-за-зачем?
- Что зачем?
- Зачем карандашом?
- А как же иначе читать-то? - в свою очередь изумилась Лидия Ивановна.
- Ну... глазами, - чувствуя себя полным идиотом сказал я.
- Так ты что, никогда не ( многабукаф )

А дальше все было нелепо и грустно. Наша история не закончилась - она оборвалась. Я могу только догадываться, что случилось.
Но о догадках как-нибудь потом.
Сейчас - о любимой книге Лидии Ивановны.
Под катом - обложка, титул и один из разворотов с карандашными пометками :-)
( три фотки )

Первый раз в кино я попал на "Кащея Бессмертного".
Было мне лет пять отсилы.

Бабушка Нина повела меня в дворовый кинотеатр "Маяк", который со временем переехал в другое здание, а потом и вовсе приказал долго жить, когда советский кинопрокат развалился, а капиталистический еще не народился.
Но тогда, году в 82-м, "Маяк" был крут и относительно нов. Располагался он в торговом центре системы "бублик" (или "баранка" - от разных людей я слышал разные названия).

На кирпичной стене висели два огромных щита: на одном был репертуар на месяц, а на другом - сегодняшняя афиша (сейчас в замызганной стене остались ржавые изогнутые скобы, за которые цепляли щиты, - эх, ностальгия!..)

Фильм произвел на меня тогда совершенно неизгладимое впечатление. Ни одному фильму ужасов не удавалось потом меня напугать так, как это удалось "Кащею"! Кстати, бабушка Нина после этого никогда не водила меня в кино. Она тоже страшно испугалась. Но не фильма, а моей реакции - я так вцепился ей в руку, что, даже когда сеанс окончился, меня невозможно было от нее отодрать.

Через два года я посмотрел "Кащея" снова. Случилось это в перерыве между двумя больницами - в одной мне удаляли гланды, а в другой лечили воспаление легких, которое я подхватил, пока мне удаляли гланды (ну да, дохлым ипохондриком я был уже тогда).
Фильм показывали по телевизору в передаче "В гостях у сказки". Дома он оказался совсем не страшным, как будто его подменили (уже тогда я понял, что фильмы надо смотреть не по телевизору, а в кино, в темноте, рядом с незнакомыми людьми).

А еще лет через 12 мы с Тёмкой станем рассказывать друг другу о себе, и выяснится, что его первым фильмом в кино тоже был "Кащей Бессмертный". Только не с бабушкой Ниной, а с дедушкой Петей :-)

Интересно, все ли помнят свой первый киносеанс?

Мы в семье никогда его не праздновали. У нас всегда был Новый год - как и у большинства обычных совецких граждан.

Но с тех пор, как к нам на зимнюю сессию из Вильнюса стала приезжать Лорета, рождественская ночь стала необычной.

Всем нам (маме, папе, бабушке и мне) Лорета раскладывала ночью подарки.

Литовцы (наверное, не только они) раскладывают подарки от Санта-Клауса в носки.
Как рассказывала Лорета, у них все семейство на рождественскую ночь превращалось в сборище заговорщиков - все поочередно, так, чтобы не заметили другие, на цыпочках ходили в комнаты друг друга и раскладывали подарки по носкам (на эту ночь, поскольку все знали об этом обычае, носки рядом с кроватью клали чистые - во избежание, как говорится).
Утром все с неподдельным (каждый в меру своих актерских способностей) интересом рассматривали подарки Санты.

И вот, каждое Рождество Лорета - бедная оторванная от дома студентка - подкладывала нам подарки. Поскольку про носки мы слыхом не слыхивали, она (опять-таки - во избежание) привозила с собой несколько пар носков специально для такого случая. Засунув в них конфеты и прочие радости, Лорета в глубокой ночи ходила по квартире и работала Санта-Клаусом.

Наутро мы начинали ее благодарить, но она страшно обижалась и говорила, что не имеет к этому никакого отношения: "К вам приходил Санта, я тут ни при чем!!!"

Говорила она это так убедительно, что я верил. "Вот и правильно, теперь все как нужно", - отвечала на мои утешения Лорета.

А через шесть дней - в полночь - мы дарили подарок Лорете. Только почему-то не настаивали на том, что он от Деда Мороза. Но Лорета все равно была счастлива :-)

Ну что, осень?
За окном шуршит дождик, погромыхивает. Дома тепло и уютно, светится монитор, играет тихая музыка - и думается о вечности. Осенью, в ожидании темноты и холода, о ней всегда думается.
В такие вечера хорошо вспоминать о прошлом. Повспоминаю и я...

Дома у Лидии Ивановны стояла сигнализация. Было для чего - антикварный рояль, картины, старинные часы. Огромное количество редких книг.
Возвращаясь с прогулки, Лидия Ивановна первым делом открывала щиток слева от двери и набирала код - сигнализация отключалась. Ритуал, вошедший в привычку, доведенный до автоматизма.
Но даже самые совершенные автоматы дают сбой - тем более когда работают больше 80-ти лет.
В общем, пару раз к Лидии Ивановне, забывшей набрать код, прискакивали бравые охранники-милиционеры. Приходилось заполнять какие-то бумаги, платить штрафы за ложные вызовы и прочее.
Лидия Ивановна решила придумать себе какую-то, как бы мы сейчас сказали, "напоминалку".
Перво-наперво она стала вкладывалать в щель двери бумажку. Приходя домой, она видела эту бумажку, вспоминала, зачем она торчит в дверях, и бросалась к заветному щитку.
Какое-то время это помогало. Но потом тоже дошло до автоматизма, который, как вы понимаете, опять дал сбой.
Лидия Ивановна стала закрывать дверь из прихожей в комнату и вешать на нее лист, на котором было написано крупными буквами "СИГНАЛИЗАЦИЯ!!!". Потом она привыкла и к этой надписи. В результате - новые штрафы, новые мучительные поиски выхода из ситуации.

Обо всех этих мучениях я узнал только тогда, когда ситуация совершенно вышла из-под контроля. Дело в том, что обычно я приходил к Лидии Ивановне, когда она уже была дома, и поэтому ритуал отключения сигнализации проходил без меня. Но однажды мы встретились на улице и поднялись на четвертый этаж вместе.
Лидия Ивановна привычным жестом вытащила из щели бумажку, открыла дверь и зашла в прихожую. Поперек прихожей, преграждая путь в квартиру, был натянута лента-пружина от эспандера. На ней висела табличка с надписью "СТОП!!!". Перед дверью в большую комнату стояла стремянка, на которой была ваза с цветами.
Лидия Ивановна привычно, на полном автомате, свернула эспандер, переставила вазу с цветами на тумбочку, убрала стремянку и повела меня в комнату. Я спросил "А что это такое у вас в прихожей натянуто было?" - "А, это сигнализация", - привычно ответила Лидия Ивановна и пошла переодеваться. Я хотел уточнить, что имелось в виду, но слово "сигнализация" было произнесено таким спокойным тоном, что уточнять было неловко.
В общем, что было дальше, вы можете догадаться: через пять минут в квартире были охранники.
- Я не знаю, что мне делать!.. - рыдала Лидия Ивановна. - Я перепробовала все! - ничего не помогает.
Охранники выписали штраф, посочувствовали горю старушки - и уехали.
Лидия Ивановна, сгорая от стыда, начала рассказывать мне о своих злоключениях:
- Я знаю, я впадаю в маразм... Но что же делать? Что же мне делать?
Выяснилось, что я - первый, кому она все это рассказала, да и то только потому, что я стал невольным свидетелем "позора". Мы долго думали, что же делать, но так ничего не придумали...

Удивительное дело, но после этого случая проблема с сигнализацией чудесным образом разрешилась.
Лидия Ивановна не уставала повторять:
- Коля, а ведь после того самого ужасного конфуза я никогда не забываю набрать шифр!
Как знать, может, Лидия Ивановна и действительно каждый раз вспоминала, как она методично сворачивала эспандер и убирала стремянку, забыв при этом о самом главном.
А может быть, ничего не изменилось, просто мне больше не пришлось увидеть забывчивость моей знакомой, а она стеснялась признаться в своем прогрессирующем "маразме".

Впрочем, проблема с сигнализацией вскорости разрешилась самым неожиданным и крайне неприятным образом. На Лидию Ивановну свалилась беда, в результате которой она оказалась заперта в своей квартире до конца жизни.
Но это уже совсем другая история. Осень нам предстоит длинная, и в один из печальных дождливых вечеров я постараюсь рассказать и ее.

В далеком моем ранеем отрочестве изверги-родители(TM) таскали меня на дачный участок под Сиверской. "Садить картошку", "растить помидоры" и "драть чернику в лесу". Развлечение то еще, но уж что было...
И вот как-то раз вне графика случилося несчастье.
Поднимаясь на эскалаторе на Балтийский вокзал, вздумал я посмотреть на толпу внизу (а была она дюже большой - желающих до природы было ого-го сколько!).
Вздумал - и, как оказалось, напрасно.
Толпу я увидел, но назад повернуться уже не смог - голова осталась повернутой вправо и чуть вниз, а шея заболела так, что я вскрикнул от неожиданности.
Что сделали изверги-родители(TM)? Думаете, повезли меня домой? Ага, щаз!
"На воздухе все пройдет!" - сказала добрая мама.
"Хватит симулировать!" - отрезал добрый папа.
Втиснулись в электричку, ехали полтора часа (со всеми остановками, прошу заметить!).
Потом минут сорок плелись по солнцепеку до участка.
Шея болела, рюкзак оттягивал спину, но против "на воздухе все пройдет" никакие шеи не прокатывали - ребенок должен дышать свежим воздухом.
Когда ребенок стал буквально синеть и клониться в обморок, а соседи начали спрашивать "чего это у вас с мальчиком?", изверги-родители(TM) призадумались.
Не помню, что стало последней каплей, но, в общем, отправили-таки меня в город с одним из соседей, а сами остались "заниматься приусадебным хозяйством" (какого хрена это так называлось - до сих пор не пойму: ладно, не усадьба, но бы хоть домик завалящий был! Куда там - заросли картошечки душистой да два парника посередь чиста поля...).
Как доехал до дому - не помню.
Помню только, что ехал с урожаем в рюкзаке ("Чего ж порожним рейсом-то ехать?" - сами понимаете, чьи слова).
Еще помню, что на следущий день в поликлинике тетечка-терапевт почти не глядя сказала: "А, шея набок? Так это миозит!" - и сказала ждать, пока само пройдет. Как ни странно, через какое-то время (не помню какое) прошло!

А вспомнил я все это только по одной причине: вчера утром, сидючи в кровати, решил чихнуть. И опять-таки напрасно. Подозреваю, что теперича у меня не миозит, а защемление нерва - шея гнется весьма неохотно и с болями в спине, но голову держу ровно без усилий. Интересно, надолго ли эта фигня? Ждем-с...

Дело было поздним летом, когда осень уже показалась на горизонте, но все ж таки была еще довольно далеко.

День между тем стоял пасмурный, почти дождливый - по крайней мере все было мокрое, и трава и деревья. Мы продирались сквозь лесную чащу (как мне тогда казалось - теперь-то ясно, что это был маленький лесок за речкой) в поисках грибов. Несмотря на мокротень и теплынь, грибов почему-то не было. Мама дала мне прутик (казавшийся мне большой палкой) и показала, как надо искать грибы:
- Ты еще маленький, к земле ближе чем я, и грибы тебе виднее. Только сразу не срывай, мне покажи сперва - вдруг мухомор найдешь. Он красивый, но ядовитый.
- А что значит "ядовитый", - спросил я.
- Плохой, его есть нельзя - живот заболит или даже умрешь, - ответила мама.

Мы вдвоем бродили по лесу целую вечность (по крайней мере эти полтора часа - или сколько там - представлялись мне тогда вечностью), но нашли всего несколько сыроежек и пару подберезовиков.

- Нет, на жарянку этого не хватит, да и на суп маловато, - грустно сказала мама. - Ладно, пойдем домой.
- Пойдем! - обрадовался я и пошел.
Вдруг под ногами у меня что-то хрустнуло - но не так, как хрустят привычные для леса ветки, а как-то необычно, как будто я наступил на что-то живое.
- Мама... - сказал я от неожиданности и посмотрел под ноги. И ничего не увидел, кроме приникшей к земле травы. То, на что я наступил, было ПОД травой.
- Стой-ка! Ты, кажется, на гриб наступил, - догадалась мама.
- На гри-и-и-иб? - не поверил я.
- Ну да, это большой черный груздь! Давай-ка сходи с него!

Легко было сказать "сходи", но как только я сделал шаг в сторону, тут же опять услышал живой хруст - рядом был еще один огромный груздь, еще шаг - еще груздь.
- Нет, погоди, ты их так все передавишь, - остановила меня мама и сделала шаг ко мне.
"Хрусть!" - услышали мы оба. Под ногами у мамы тоже оказался груздь!

Нельзя было сделать ни шагу - под травой всюду были огромные (ну или тогда мне казалось, что они были такие уж огромные) черные и почти невидимые грибы, сочащиеся белым молочком, живые и красивые.

Домой мы пришли нескоро - полянка была большая, а груздей было очень много: под большими прятались маленькие, под маленькими - крошечные, под крошечными - "микроскопические" (так назвала их мама, я тогда этого слова еще не знал). В мое ведерко и мамину корзинку все не поместилось, а потому мама сняла куртку, завязала ее рукава каким-то хитроумным способом - и мы собирали грибы в куртку.
- Но жарянки и супа все равно не выйдет, - сообщила мне мама. - Грузди же ведь можно только солить.
Было страшно жалко, что грибной пир откладывается на неопределенное будущее, жалко почти до слез…

Получилось, что грибы мы ели уже в городе, чуть ли не под Новый год, вспоминали "прогулку по груздям" - и вдруг выяснилось, что "прогулка" эта, несмотря на разочарование в конце, доставила намного больше радости, чем выуживание бесформенных черных и соленых комочков из кастрюли, в которой они были засолены.
И сейчас, столько лет спустя, при слове "грузди" я вспоминаю не вкус грибов и даже не их красоту - а этот сказочный звук, который слышишь всем своим телом, когда наступаешь на большую черную шляпку, спрятанную под приникшей к земле травой: "Хрусть!"

Как-то давным-давно один уже совсем почти большой человек рассказывал мне, что родители его водили в "звездарий":

- Нам планеты не показывали почти что вообще совсем, - объяснял мне большой человек, - а были звезды, созвездия, туманности даже. А туманности - они же из звезд. Планеты там тоже есть, но их же не видно совсем почти вообще!

Все логично: были бы планеты - был бы планетарий. А так - какой же это планетарий? Звездарий это самый обыкновенный!

Больше всего Лидия Ивановна боялась сломать шейку бедра.
Несколько ее приятельниц не смогли уберечься от этой напасти и рассказывали жуткие истории про эту самую шейку бедра – про то, как пришлось лежать без движения, как трудно было восстанавливаться, расхаживаться, привыкать сначала к костылям, а потом к палочке…
Как хорошо известно, чего боишься – то обязательно с тобой и приключится. Наверное, это не «правда-истина», но факт остается фактом: шейку бедра Лидия Ивановна сломала.
Случилось это летом, когда я был на даче, а потому узнал о несчастье только в начале учебного года.
Боевая соседка Лидии Ивановны (та самая, которая обнаружила косметичку) взяла весь удар на себя: организовала больницу, доктора, реабилитацию, таскалась в собес, где оформила своей подруге социального работника.
В общем, было страшно, но терпимо. Несмотря на то что Лидия Ивановна всегда говорила: «Если сломаю шейку бедра – усыпите меня!», - все обошлось. Доктор приказал больной ходить каждый день как минимум три часа: по часу утром, днем и вечером. Назначил диету, массаж и компрессы.
Когда Лидия Ивановна разрыдалась и запричитала, что она больше никогда не сможет играть на своем рояле, доктор в придачу ко всему потребовал, чтобы страдалица два часа в день музицировала – это только ускорит выздоровление.
Когда я узнал о летних приключениях Лидии Ивановны, она была еще очень плоха и говорила в трубку слабым умирающим голосом: «Коля, ты не приходи, я не хочу, чтобы ты меня такой видел...».
Прошло несколько недель – я периодически звонил справиться о здоровье болезной, голос ее постепенно креп и становился похож на тот голос, к которому я давно привык.
Однажды Лидия Ивановна позвонила мне сама и сказала:
- Коля, мне очень стыдно за то, что я сейчас тебя попрошу сделать, но попросить я могу только тебя – перед другими мне еще стыднее... Ты не мог бы купить мне...
- Что купить, Лидия Ивановна?
- Нет, извини. Мне очень стыдно и я не могу просить тебя о таких вещах, - отрезала Лидия Ивановна и положила трубку.
Несколько дней я пытался вытянуть из нее, что же именно ей было нужно, – но каждый раз натыкался на одно и то же слово: «Стыдно...».
И вот наконец бастион пал и Лидия Ивановна произнесла заветное слово:
- Ты не мог бы купить мне... ( Read more... )

Когда я водил экскурсии по Лицею, у меня была маленькая обманочка для групп, которые надо было провести очень быстро.
Если делать все по методичке, то 45-минутную экскурсию надо начинать с шинельной комнаты - а в ней абсолютно голые стены, из экспонатов только напольные часы, про которые никто никогда не сказал ни слова.
Но когда по всему музею надо было пробежать за 15-20 минут, то начинал я прямо с главного актового зала, расставлял группу и задавал вопрос:

"Вы помните, когда возник Лицей?"

Группа страшно напрягалась, мучительно пытаясь вспомнить, КОГДА ЖЕ. Но я тут же продолжал:

"...как царь для нас открыл чертог царицын,
И мы вошли, и встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей".

Группа расслаблялась, смекала, что пытать ее не будут, и дальше мы радостно бежали по библиотеке, классам, поднимались на четвертый этаж в спаленки ("Тюряга!" - как сказал один мальчик).

Работенка была, мягко говоря, на износ. После четырех групп было тяжко, после пяти хотелось лечь и не шевелиться пару часиков. Помню, спускался в комнатку для отдыха, чтобы выпить чайку, а распорядительница групп уже звала: "Коля, там твои сидят - вперед!"

За те четыре или даже пять лет, которые я работал в Лицее внештатником, мне так ни разу и не удалось провести экскурсию 19 октября - все-таки мой сезон был летним, осенью начиналась учеба и было не до того.
Но каждый год мысленно я был там, с этими испуганными мальчиками, оторванными от дома, обряженными в одинаковые мундирчики, с трудом понимавшими, что с ними происходит, для чего они тут.
За окнами золотилась слякотная осень, зала была заполнена незнакомыми людьми, а они, вытянувшись вдоль стенки, ждали своей участи, даже не догадываясь, что есть среди них француз-обезьяна, благодаря которому и через 201 год о них будут вспоминать...

Обычно (опять-таки по методичке) экскурсию завершали хрестоматийным пушкинским "Друзья мои, прекрасен наш союз...". Но мне больше нравился дельвиговский лицейский гимн:

Прощайтесь, братья, руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!